Документальный спектакль, показанный во время Уральской биеннале, был посвящен деятельности закрытой радиационно-биологической лаборатории на озере Сунгуль. Поселок, раньше огороженный двумя слоями колючей проволоки, остался почти нетронутым с советских времен. Реконструируя историю более, чем 75-летней давности, режиссёр Дмитрий Зимин и драматург Ирина Васьковская задумались о том, как менялось отношение человека к атомной энергии.
Прошлой весной многие сми сообщали об отмене 7-ой Уральской биеннале (по расписанию она должна была проходить в этом году). В частности, «Коммерсант» писал: «В Екатеринбурге в 2023 году не будет проводиться Уральская индустриальная биеннале современного искусства <…>. «Ъ-Урал» обратился за комментарием в пресс-службу организаторов мероприятия. На момент публикации ответ не поступил».
В сентябре 2023 года ответ поступил. Биеннале в этот раз распространилась по арт-резиденциям в окрестностях Екатеринбурга и таким образом, все же состоялась. О театральном проекте «Сунгуль. Повесть о прошлом» и пойдёт речь.
На сентябрьском фестивале «Реальный театр» реальные критики не раз утверждали, что время документального театра кончилось. Любая показанная на сцене реальность – всегда интерпретация, а сегодня к тому же границы её возможностей по понятным причинам очень узки. С последним не поспоришь – «врет, как очевидец» стало мемом, но все же несомненно и то, что и живем мы на самом деле не в реальности, а в своих представлениях (интерпретациях) о ней. То есть, так или иначе, представление жизни (скажем, на сцене) – как осознанный жест, и естественная жизнь, хоть представленная всегда, конечно, в определенном ракурсе – феномены разного порядка. Документальность на самом деле – не есть претензия на объективность, когда взгляд на события открыто привязан к конкретной личности, их переживающей. Но объективность и подлинность тоже не перекрывают друг друга.
Театральный проект биеннале создан по книге мемуаров «Рассыпанные страницы» Аргенты Титляновой, крупнейшего сегодня российского эколога из Новосибирска. Во время описываемых событий, вначале 1950-х, ей было двадцать три. Получив квалификацию «химик» (и оправдав тем данное ей при рождении имя благородного химического элемента), она после защиты диплома приехала из Ленинграда в поселок Сунгуль челябинской области. Здесь, в закрытой зоне, огороженной двойной колючей проволокой, находилась секретная радиационно-биологическая лаборатория Б, которой руководил Тимофеев-Ресовский. Именно в этом поселке, где до сих пор стоит его домик, общежитие сотрудников, проходная, клуб, где располагались здания лаборатории, происходит действие спектакля.
…Выходите из автобуса в каком-то фантастическом, как будто нетронутом с советских времен, месте. Трёхэтажный облезлый дом (вскоре узнаете, что это бывшее общежитие) окружен старыми, золотыми на тот момент, березами, маленькими пригорками и полянками. Потом, по ходу, будут ещё такие же ветхие, так же захватывающие своей исторической тайной строения, а чуть вниз по тропинке – Сунгуль, невероятной живописности озеро. Вам выдают наушники и карту. Рядом с картой инструкция: «Каждый эпизод спектакля привязан к точке на карте. Предлагаем вам прослушать эпизоды в хронологическом порядке: от 1 до 9. Номер каждого эпизода объявляется в начале трека. Убедитесь, что услышанный вами номер совпадает с цифрой, указанной на карте рядом с вашим местоположением. Вы можете прослушивать эпизод, находясь в обозначенной точке или прогуливаясь неподалеку».
Рассказ идёт от первого лица, как в книге. Авторы постановки – режиссёр Дмитрий Зимин и драматург Ирина Васьковская – не раз ездили к Аргенте Антониновне в Новосибирский Академгородок, записали много разговоров, и значительная часть повествования воспроизводится её голосом, низким, густым, «наполненным». Но персонажи обладают и собственными голосами, которые, включая и «первое лицо», озвучивают актёры свердловской драмы. Так, голос автора истории иногда вдруг красиво вплетается в звучание рассказчицы – актрисы Валерии Газизовой, и тут же опять уступает ей место. Вообще, благодаря звукорежиссёру Евгению Робенко, в наушниках творится целая симфония звуков: стрекот пишущей машинки, скрип по бумаге пера, идущая фоном диктовка докладов, распоряжений или общих разговоров, очень деликатная оригинальная музыка (Александр Костырев), наконец, тишина – паузы безмолвия, чтобы можно было всмотреться, побыть в этом месте, прожить что-то из увиденного и сказанного.
…Молодая девушка очень просто рассказывает, как она приехала в это место, кого встретила, с кем подружилась, как начала работать. Первый вечер с комендантом-завхозом (Илья Андрюков), который, не зная куда её поселить, приводит временно в шикарный, только для высших гостей, дом (мы тоже оказываемся вместе с ними в этом и сегодня красивом особнячке). Первые чае- (и не только) пития на балконе общежития (где мы, как и они тогда, любуемся на озерные просветы между деревьями). Или спускаемся с ней к озеру, к тому месту, где ранним утром незнакомый профессор, оказавшийся, как выяснится потом, Тимофеевым-Рисовским (Борис Горнштейн), читает ей Басё. Так постепенно узнаем Юру (Ильдар Гарифуллин), Иду (Анна Минцев), Симона (Василия Бечева), Ирину Петровну (Марина Савинова), директора объекта Середу (Андрей Кылосов)…Всех этих совсем разных, легкомысленных, серьезных, остроумных балагуров, сосредоточенных молчунов, и при этом удивительно схожих в своей спокойной преданности делу людей. Ведь речь шла о труднопредставимых по степени опасности радиоактивных исследованиях, об обстоятельствах, которые требовали от них научного и личного подвига.
На фото – команда специалистов радио-биологической лаборатории в 1950-е. Третья справа – Аргента Титлянова / Фото из архива пресс-службы Уральской биеннале современного искусства.
Здания самой лаборатории, конечно, не сохранились – они закопаны, на их месте могильники. Но сохранилась полуразрушенная проходная, недалеко от которой в разных местах до сих пор стоят проржавевшие знаки: «РАДИАКТИВНОСТЬ». Мы шагаем по этому невидимому кладбищу и слушаем спокойный рассказ про то, как протекали у них дни, как незначительные ошибки, случайности или, наоборот, спланированные задания руководства страны легко могли стоить не только здоровья каждому из них, способности иметь детей, но и жизни. Даже когда речь зашла о том, что произошло с Заборским (Евгений Кондратенко) и Чирковым (Игорь Кожевин), молодыми выпускниками, прибывшими позже, голос рассказчицы оставался ровным. А дело было в том, что Чирков, когда пришло время выхода на объект, не мог заставить себя зайти в зону активности – у него обнаружилась радиофобия. Так он и сидел сменами, весь экипированный, в раздевалке. Аргента – на тот момент руководитель группы, должна была написать на Чиркова рапорт, который, конечно, сломал бы не только его карьеру – по тем временам и жизнь. Она медлила, уговаривала, как могла – тот обещал, клялся, приходил, переодевался и… снова сидел у выхода всю смену. Тогда, строго заручившись невмешательством ни с чьей стороны, взялся за дело Заборский, однокурсник и ближайший друг Чиркова: перед каждой сменой он его страшно избивал, избивал так, чтобы тот боялся этого больше, чем радиации. Это продолжалось семь дней, в раздевалке каждый день лежал избитый, стонущий Чирков. На восьмой – он шагнул в помещение, встал рядом с Заборским и все вошло в норму. Чирков оказался очень талантливым химиком. Но не только, вероятно, поэтому авторы отдали ему эпилог спектакля.
По пути нашего по карте следования, узнаем ещё немало – о наградах, выговорах, лишении премий, о раздражающей атмосфере прослушивания, регулярных вызовах в секретный отдел, наконец, о смерти Сталина и разной реакции на неё у сотрудников. История завершится всеобщим прощанием друг с другом – это живописное место приглянулось главному, как его называли, конструктору СССР Королеву и объект Тимофеева-Рисовского расформировывают. Последний вечер с тостами, шутками, объятиями и грустью. Так кончается – они это осознают – может быть, один из лучших периодов их жизни, который будет сниться, как Аргенте, всю жизнь.
После завершения спектакля голос режиссера, который объявлял номер каждого эпизода, направляет тебя в клуб, где, по его указанию, снимаешь гарнитуру и на старом тех лет радиоприемнике находишь нужную волну. Мягкий глуховатый голос Чиркова, сопровождаемый торопливым, нервным движением карандаша по листу, прерывисто говорит, следующее:
…не могу объяснить…это не просто страх. В один миг я вдруг ясно понял, что есть человеческое, а есть иное, нечеловеческое и не подвластное людским законам. … это сила, энергия. Но я больше не испытываю к ней ни симпатии, ни интереса. Это простая и грубая сила разрушения. Если в ней и осталось что-то загадочное, то даже к этой загадочности я испытываю одну только брезгливость… Я чувствую отвращение, даже на физическом уровне. Это не страх. Но я не могу определить его природу. …Да, поначалу я поддался, как все. Да, меня переполняло ощущение значительности и важности того, в чём я принимаю участие. Но затем этот жалкий пафос рассеялся.… Я беспомощен. Я не понимаю. Я не узнаю мир, в котором всё переменилось. Даже зло другое. Больше нет ответов. Раньше они были, а теперь их нет.
Остается неизвестной степень документальности этих последних слов – принадлежат ли они автору истории. Но, в любом случае, выражаемые ими чувства узнаваемы и понятны.
Источник: oteatre.info
